Людмила Милевская - А я люблю военных…
И тут меня осенило: «Харакири сам позвал меня! Сам!»
Точно, не я к нему подошла, а он окликнул. Тут же до мельчайших подробностей вспомнила и пережила тот роковой момент, в ушах даже зазвучало его «София!»
«Тогда совсем уж ничего не пойму, – растерялась я. – Если все, начиная со встречи с Харакири, был спектакль, что же выходит? Не я вокруг носа эфэсбэшников обвела, а они меня? Бедный Сережа! Теперь Харакири сдаст его, настучит, что Сережа мне помогал… Да что там – настучит? Уже настучал!»
Я пришла в отчаяние, Харакири же, на меня не глядя, напористо продолжал беседу.
– Нашли отметину? Где? На кровле здания? Сколько до него? Четыреста?
Мгновенно поняла я о чем разговор: Харакири ищет следы той гранаты, которая интересовала и меня, но почему ищет он? Ведь Владимир Владимирович руководит операцией…
И тут меня вторично осенило: «Если Харакири эфэсбэшник, то уж давно бы знать должен, где приземлилась граната. Конечно, если ему положено знать, а если ему знать не положено, так за каким чертом он не в свое дело нос сует? Да еще затеял разговор о гранате в квартире своего генерала. Что, лучшего времени не нашел?
Нет, ему почему-то понадобилось отыскивать следы гранаты как раз именно во время моих откровений с Капитолиной. Почему? Не потому ли, что откровения мои он подслушал и узнал кто на самом деле покушался на президента?»
Харакири тем временем, никого не стесняясь, разговор свой продолжал. Кстати, разговор зашел в такое интересное русло, что Харакири уже было и не до нас с Капой, он в жутком удивлении пребывал.
– Что-оо? – вопил он. – Болванка? Это точно? Ты не спятил? Так я и знал!
Здесь Харакири недобрым взглядом покосился на меня, меня же, как говорится, терзали смутные сомнения. И не только по поводу личности Харакири. Во всех уже личностях сомневалась я.
– Так все это было беспонтово? – трагически поинтересовался у невидимого собеседника Харакири. – Лишь в упор или с небольшого расстояния и с минимальными шансами? На середине трассы, значит, бронированные борта все равно удержали бы?
Я ахнула, какая жалость! Выходит ничего и не грозило президенту? Выходит я его и не спасла?
– Сворачивайтесь, – буркнул Харакири и, закончив разговор, сунул мобильный в карман.
Остолбеневшая, я словно к полу приросла, хотя, будь умной, давно бы «делала ноги».
– Так чем и куда ты стреляла? – с презрительной насмешкой поинтересовался Харакири.
На всякий случай я замямлила:
– Гранатой в президента…
– Гранатой? – с обманчивой нежностью повторил он.
– Гранатой, – добросовестно подтвердила я, с ужасом понимая, что долго его за нос водила, за что в ближайшее время и отвечу.
Невольно глянула на Капитолину, мол, ну, где твой хваленый Коля? Капа растерянно смотрела на происходящее и ничего не понимала.
– Так где же она, граната твоя? – уже грозно наступал на меня Харакири.
– Так улетела, – с наивной радостью поведала я. – Совсем улетела.
– Куда?
– Не знаю…
Я зашла в тупик. Впечатление редко обманывало меня, а на этот раз оно четко и ясно предупреждало: вот-вот Харакири набросится на меня и с криком «Сейчас отведаю тела комиссара!» сделает невесть что. Было очевидно: для него я сотрудник ФСБ.
Лестно, конечно, но опасно. Я попятилась.
– София, пойдем, – сказал он, решительно делая шаг ко мне.
Никуда мне с таким Харакири идти не хотелось. Вновь глянула на Капитолину, ища поддержки… Господи, что же она маленькая такая у меня? Просто цыпленок!
Когда снова перевела взгляд на Харакири, в его руке уже был пистолет, нацеленный на Капитолину.
– София, – почти ласково повторил Харакири, – пойдем, не делай глупостей.
Столько уже их наделала – одной меньше, одной больше…
Но под прицелом Капитолина…
– Хорошо, идем, – согласилась я.
На лестничной площадке было пусто – ни человечка; лифт, как назло, на этаже стоял.
«Куда? Куда он меня тащит?» – сомнамбулически размышляла я.
Никогда не была трусихой, но и смелостью похвастать лишь в светской беседе могла, а чтобы вот в такой опасной ситуации чудеса мужества являть… Нет, к этому я расположена не была, особенно под дулом пистолета, однако, почему-то именно в такие минуты нестерпимо хочется жить.
«Выйдем из подъезда и сразу побегу,» – запланировала я, сильно рассчитывая на кусты, буйствующие вдоль дорожки.
Но у подъезда меня поджидало еще одно разочарование. Разочарование в образе автомобиля, за рулем которого сидел… Андеграунд. Никогда не видела его за рулем и даже не подозревала, что беспутный на это способен.
– Какая встреча! – с искренней радостью крикнул Андеграунд и помахал мне рукой.
«Так вот какая у них шайка-лейка!» – окончательно прозрела я, делая резкое движение в сторону кустов и одновременно ощущая тупую, совсем небодрящую боль.
Дальше, как говорится, мир померк, погасли звезды…
Глава 39
Поспешил Сумитомо в Эдо. Сколько можно ждать? Где приговор правительства? Больше двух лет прошло, а сегунат все никак не может решить, какого наказания достоин Сумитомо.
Молчит власть. Не до Сумитомо ей. Вся страна бурлит от возмущения. Каждый самурай на память знает имена сорока шести ронинов. Нарушен закон? Да! Но честь сохранена! Даже бакуфу сочувствует смутьянам. Но сделать ничего нельзя. Страшное совершено преступление. Вооруженный мятеж по сговору. В таких случаях указ о смерти великая милость!
И герои готовились умирать, подчиняясь указу. Сумитомо грустил, что он не с ними. Однажды он крепко выпил, шел шатаясь по улицам Эдо. Два воина в черных доспехах напали внезапно. Сумитомо успел выхватить меч и отразить атаку.
«Слишком много саке,» – подумал он, отсекая древко от лезвия направленной нанигаты, длинной алебарды.
Повернулся, отразил меч черного воина и… Страшный удар по затылку сбил шлем и свалил Сумитомо.
«Проклятые ниндзюцу, – успел он подумать, – все же убили меня…»
Поверженный, он не видел, что черные воины тут же схватились с буси из стражи сегуна, проходившего мимо. Недолгая была схватка. Ниндзюцу отступили. Воины стражи узнали Сумитомо. Убедились, что он еще дышит. Подняли его и отнесли во дворец сегуна.
* * *– Неправда ли, господин, – послышался нежный голосок Харимы, – сегодня прекрасный день. Очень тепло.
Сумитомо ласково посмотрел на жену, с поклоном подающую ему чашечку саке, и сказал:
– Здесь, в провинции Осумэ, всегда тепло.
– И так приятно шумит океан, – подхватила Харима.
– Да, океан, – эхом повторил Сумитомо.
Он улыбнулся жене и попросил:
– Прочти стихи. Из той тысячи, что ты написала, ожидая меня.
Харима растерялась.
– Стихи… Мой господин, не до стихов мне теперь. Я так счастлива. Впрочем… Одно прочту.
Она отвернулась от Сумитомо и продекламировала:
Когда рядом живешь,
Привыкаешь к волнам океана,
Но лодка,
По воле Богов входит в тихую заводь.
Что ж, смотрись, пока можно, в зеркало вод.
Сумитомо грустно улыбнулся, прочувствовав почти нескрытый подтекст стихов.
* * *Я открыла глаза и увидела доброе лицо Сергея.
– Сережа, – прошептала я. – Ты спас меня?
– Ну, в общем-то, да, – без должной уверенности ответил он.
– А где мы?
– В твоей квартире.
– Что-ооо?!
Я вскочила и, действительно обнаружив себя в собственной постели, возмутилась:
– В чем дело? Почему ты притащил меня сюда? Это черт знает что! Меня, нежную и слабую, долбанули по голове, ты же спасаешь и тащишь не на свою испанскую кровать, а в эту мою финскую опостылевшую спальню! Уж лучше отвез бы в больницу!
– Зачем? – удивился Сергей.
Я упала.
Зачем?! Что за люди окружают меня? Ужас! Кошмар! Просто слов нет!
И еще я слышу упреки, мол слишком часто возмущаюсь. Даже прабабку итальянку винить не могу с ее горячей южной кровью. Как тут не возмущаться? Хотела бы посмотреть на те нервы, на те канаты, которые выдержат такое надругательство! Мне нежность и ласка в его квартире нужна, он же тащит меня в мою. Как терпеть такую бестактность и бестолковость?
Впрочем, женщины меня поймут. Что такое мы все? Какую личность ни возьми – просто шедевр! И ум, и шарм, и красота – все в избытке. О прочих качествах (доброте, трудолюбии, добросовестности…) не говорю, поскольку неисчерпаема тема…
Так постарался над нами Господь, что утомился и сэкономил время на мужчинах. Здесь пошел сплошной брак – выбрать не из кого. Есть красота, значит душой урод и беспросветный дурак всем на удивление; завелся кое-какой умишко, тут же в хитрость его переведет и весь изолжется; тот хвастун, этот жадина, прочий и вовсе лентяй-эгоист.
Хотя, если речь об эгоизме зашла, здесь уж они все друг у друга учатся.
«Боже мой, – подумаешь порой, – в каких условиях нам, бедным бабам, выживать приходится!»
Вот я – красавица и умница, так считаю сама и в этом меня поддержит любой. Где сыщется мне подстать мужчина? Только подумал: нашла! И вот он уже в грязь лицом ударил.
